Виктор Скрипкин, Урюпинск

 

Приозёрье

 

    Больше  половины своей сознательной жизни я прожил в небольшом городе, мало отличающегося от других городов суматошным ритмом и серой повседневностью. Переехав в хутор, где неспешные размеренные будни с тихими летними вечерами, я не сразу привык к простору мысли и слиянию душевного равновесия с умиротворённостью природы.

    Всё чаще я ухожу в предутренние часы к пойменным озёрам, где туман молочными нитями тянется ввысь, волокнисто обволакивая обвислые листья тростника и торчащий обугленными факелами камыш, после чего бесследно рассеивается в просветлевшем пространстве. Тягучесть прохладной заволоки, медленно расплывается, скатываясь в низины луга, где густо клубится, оседая дождевой пылью, и стекает зеркальными  капельками по отяжелевшим от влаги травам. Полностью выкатилось на край чистого небосвода яркое солнце, выпаривая утреннюю сырость из размытых дождями разветвлённых ложбин и глубоких рытвин. Отступает поредевшими полосами белёсое марево вглубь леса и заоблачная синь в сквозных прогалинах светлеет, предвещая погожий день. Высветленное первыми лучами тиховодье озера, оживает частыми всплесками, взблёскивая серебром краснопёрок по центру волнистых кругов, наискось пересекающихся пунктирной строчкой, от катающихся как на коньках водомерок. Извилистой дорожкой растянулась ряска, плавая плоскими пуговками по закрайкам закольцованного берега. За ночь в изогнутых стрелах куги, провисла намокшим гамаком липкая паутина и теперь постепенно обретает первоначальную прочность, напоминая плетением теннисную ракетку. Повиснув каплею росы, на остролистной как финский нож осоке, улитка, лениво перебирая присоской, ползёт к вершине своего пути. Её панцирь, завёрнутый в бараний рог, с ороговевшими прожилками напоминает вихрь и центробежный поток водоворота, и причёску в виде кругового лабиринта на затылке у степенной, возрастной женщины. И всё это у маленького существа, которое живёт, двигается и никогда не покидает самое дорогое, что мы называем домом. Стрекозы неторопливо выползают из влажной тени и крестиком виснут на вершинках луговых трав, готовясь парить маленькими аэропланами, искрясь прозрачностью крыльев. В полёте они устремятся обрести пару, чтобы после, летая вопросительным знаком, искать спасительного уединения. Из корзинок медуницы согретых теплом утра с вальяжной медлительностью, выкарабкиваются грузного вида жуки с зеленоватым отливом и золотистыми вкраплениями. Кузнечики, замельтешив сиренево-синим веером крыльев, врассыпку выпрыгивают из-под моего запутавшегося в разнотравье неторопливого шага. Отлетая на безопасное расстояние, они поочерёдно звонким щелчком возобновляют рассыпавшуюся на отдельные звуки мелодию и после нескольких разрозненных попыток, снова равномерно звучит музыка лета. На заозёрном просторе покинув лежанку, появилась жёлто-огненного окраса косуля. Она, пугливо высмотрев по сторонам вероятную опасность, замелькала в высоких травах, будто вспыхивало пламя, которое угаснув на мгновение, вновь появлялось, пока не исчезло в мелколесье, потрескивая ветками как в разгоревшемся костре. Зазвенела комариным скоплением природа, запестрела опахалами бабочек, продолжая закономерность своего существования.

    Когда приезжаю в город, заведомо попадая в русло городской жизни, размышляя о постоянстве неотложных дел, воодушевляет только одно, что это неудобство стеснённой души временно. Я буду снова торопиться туда, где брошенной извивистой бичевой, петляет по займищу незатоптанная до земельной черноты тропинка, ведущая к прибрежной прохладе заросшего водоёма, где с птичьим посвистом, отождествится загрубевшее чувство жизни.