Нина Давыдова

    

РАСКОЛ

    

        …Мне б лишь переплыть твои черные ночи,

        Мозги бы отмыть от разора и срама.

Дмитрий Цесельчук

    

     Стоит произнести слово раскольники, как перед внутренним взором обязательно возникнет боярыня Морозова с картины Василия  Сурикова – с двуперстным знамением, вся иссохшая, истовая. По ассоциации возникнет и фигура протопопа Аввакума, тоже, как и боярыня, с двуперстием,  протопоп, сгорающий на костре. Недавно в Сибири, в полном безлюдье нашли семью староверов, а в Канаде целые поселения старообрядцев, сохранивших и русский язык, и уклад жизни аж с 17 века. Да и не только в Канаде, по всему миру почти расселились староверы. За что же так разметало русских людей? Недавно по каналу Культура был показан фильм-фреска  РАСКОЛ, двадцатисерийное повествование об одном из самых трагических событий русской истории – расколе, как мы привычно говорим, в русской православной церкви. А раскололась-то в результате вся Россия. К примеру, один только Соловецкий монастырь, северная твердыня, 8 лет оборонялся от царских войск, не желая принять новые, послереформенные богослужебные книги. А потом, после предательства одного из монахов, почти всех уничтожили. Кровь лилась рекой, костры самосожженцев страшным дымом нависли над Россией. Не из-за обрядов же шла жестокая схватка, с уходом – бегством из обжитых родных мест, с отказом молиться за царя… Сколько испытаний претерпели, за что и ради чего?  Непримиримость схватки станет понятной, если мы попробуем взглянуть на мир глазами старовера: ну, как же, идёт борьба с дьяволом за истину, мир праведный перевернулся. А русскому человеку нужно всё или ничего, он серединного существования не приемлет. Так с 1666 года началась борьба с дьяволом, а дьявола видели и на троне, начиная с Тишайшего царя, а уж тем более дьяволом на престоле увиден был Пётр I, именно он, «Россию поднявший на дыбы», а для старовера в этом определённо слышалась и виделась – дыба. Происходила утрата веры в высшую справедливость, в мессианство православной России. И надежда только на то, что, сохранив обряды, восстав против «никонианства», можно спасти свою душу и Русь, спасти истинный Третий Рим от антихриста. Став на эту позицию, под этим ракурсом взглянув на события тех дальних лет, понятными становятся и Аввакум, и боярыня Морозова, погубленная в страшной яме в Боровске, и многое-многое другое. И даже станет понятен выход в конце 18-19-начале 20 вв. на экономическую арену мощных старообрядческих капиталов в лице Шелапутиных, Морозовых, Солдатёнковых, Рябушинских, Зиминых, Щукиных, Кузнецовых и много других всем известных фамилий можно было бы назвать.

     Фильм «Раскол»» вызвал бурю дискуссий, в основном среди историков, богословов, старообрядцев и тех, кто снимает  кино. Обычный зритель мог оценивать только на уровне «понравилось – не понравилось». И это при том, что за последние почти 350 лет раскол так и не преодолён: только в Москве действует несколько старообрядческих храмов разных согласий: на Преображенке поморские и федосеевские беспоповцы; на Рогожской поповское белокриницкое согласие. Сохранились дома конца 19 – нач. 20 вв. известнейших староверов, имена которых мы уже упоминали. Но попробуйте задать вопросы о староверах  простым москвичам, и вы окажетесь в тупике: об этом «краеугольном» и в каком-то смысле определяющем нашу современную жизнь вопросе большинство, и даже много более большинства, имеют самые невероятные представления. Вам даже могут сказать, что староверы это люди неправославные и интересоваться этим вовсе незачем, так, сектанты какие-то. Потом и Достоевский вспомнится: как же, в «Преступлении и наказании» главный персонаж с фамилией Раскольников, а в «Идиоте» есть Рогожин. Вот с этой фамилии мы и продолжим знакомство со старообрядцами.

     В конце 80-х гг. 20 века в России круто меняется жизнь, началась перестройка дотоле за 70 лет созданного, и экскурсоводам стало возможно говорить об истории Рюриковичей и Романовых на русском престоле, о дореволюционном укладе,  монастырской жизни, о судьбах Марины Цветаевой, Осипа Мандельштама, Александра Солженицына, о Белой армии и эмиграции. Обо всём стало можно говорить, писать, появились на прилавках запрещённые ещё недавно книги.

     А вот можно ли поближе познакомиться со староверами? Существует такое распространённое мнение, что к ним лучше и не ездить, что злые они не к своим, просто выгонят и разговаривать не станут. Но всегда же хочется на себе проверить. И вот холодной осенью, надев длинное пальто и повязавщись большим павлопосадским платком, поехала я на Рогожское кладбище, что совсем недалеко от Таганки. Увидела сначала современные дома-башни, они как бы закрывали от шоссе несколько церквей, кладбище и небольшой домик, на котором было написано, что здесь находится представительство русской православной старообрядческой церкви. Ну, думаю, была – не была, вот звоночек. Открывает мне немолодой мужчина, одетый во что-то очень простое, но явно старинного кроя, глаза весёлые, весь улыбчивый. Я растерялась, здравствуйте, говорю, вот занимаюсь историей выдающихся купцов-меценатов, среди них много старообрядцев, а про староверов знаю немного, поэтому и приехала сюда, узнать побольше, может быть, экскурсию подготовить, если можно…

     «Вот и хорошо, проходите, как раз сейчас есть у нас человек один, лучше, чем он никто не расскажет, вот в эту комнату проходите, садитесь, знакомьтесь, поговорите». И, обращаясь к человеку в комнате: «Помоги, Александр Васильевич, расскажи нашу историю, прошу тебя». Как-то вот так это прозвучало. Комната небольшая, со  старинными образами на стенах, особенным запахом ладана, восковых свечей, спокойно, как будто пришла я к своим близким в гости. И это чувство при соприкосновении со старообрядцами так и осталось с тех пор. Александр Васильевич представился – Антонов, главный редактор журнала «Церковь», окончил философский факультет МГУ. И, вдруг, с некоторым удивлением: «Да, я не могу Вам не помочь, меня сам архиепископ попросил, глава Старообрядческой церкви Белокриницкого согласия, это он Вам дверь открыл». Ну, не чудеса ли! Так началось наше уже многолетнее знакомство с Антоновым, потом я его не единожды приглашала на свои радиопередачи, сохранились записи наших разговоров, а, скорее, блистательных монологов Александра Васильевича, год назад одну из плёнок оцифровали и выложили в Интернете на сайте радио «Ракурс». Ещё придумался большой экскурсионный маршрут по старообрядческой Москве, эту тему заказывали и администрация президента, и сами старообрядцы во время конференций. За эти годы А.В. Антонову удалось, ценой беспримерных усилий, восстановить старообрядческий храм Николы у Белорусского вокзала. А через год после нашего знакомства на Освященном Соборе Московскую архиепископию было решено именовать митрополией, а архиепископ Алимпий стал именоваться Митрополит Московский и всея Руси Алимпий (Гусев), предстоятель Русской Православной Старообрядческой Церкви.

     И что же – всё так елейно, да благостно, вот колокола вернули в храмы, вот несколько церквей отдали и там уже службы идут по древнему чину, с двуперстным сложением, с лестовками. Мужчины в кафтанах, женщины в сарафанах, большие платки укрывают плечи молящихся, они не повязаны, а заколоты под подбородком, молятся истово, с земными одновременными поклонами, женщины стоят отдельно от мужчин, по храму во время богослужения не ходят и чужих не пускают, потому что ничто не должно мешать общению с Богом. В 1971 г. на Поместном Соборе Русской Православной Церкви были отменены все проклятия на старые обряды, более того, старые обряды признаются спасительными. Но старообрядцы к воссоединению не готовы, и много доводов против воссоединения церквей приведут вам, например, что это не мы, а вы ушли в раскол, а мы-то как раз и сохранили истинное, иногда ценою жизни. И увидите вы тот особый взгляд, как будто из 17 века, «аввакумовский», бескомпромиссный. И ещё вы увидите, что ситуация тупиковая, хотя общение между священнослужителями происходит, и отношения в некоторых конкретных случаях взаимоуважительные. Вот такая она русская душа: или всё, или ничего. Так и увидела я староверов: и улыбчивые, и поговорить интересно, но крепче кремния, если вопрос касается обретения «Царства правды».

     На Рогожском кладбище произошло у меня ещё одно интересное знакомство, уже в середине 90-х. Помню, был солнечный августовский день, не очень жарко. По небу, как ладьи, плывут сказочного вида облака. Мы сидим на лавочке с необычным ещё тогда для Москвы человеком. В месте, как будто не слишком расположенном для знакомства и беседы: на Рогожском старообрядческом кладбище. Мой собеседник Анатолий Анатольевич Кондратьев, внук известного русского ученого и мецената Дмитрия Павловича Рябушинского. Потомок Рябушинских! Анатолий, хотя и Кондратьев, но внешнее сходство с Рябушинскими налицо: 2-х метровый, очень даже не худой, а, главное, «фирменная» рябушинская «бычья» шея. Пока он шёл по кладбищенской дорожке к лавочке, умилительно было видеть рядом с ним его жену-француженку: ему чуть выше пояса, худенькая, изящная, в руках, кроме маленькой сумочки, громадный пиджак мужа. Рядом с ними приближается ко мне тоже немаленький, в рост Кондратьеву, почти с такой же шеей Николай Львович Толоконников, видно, что тоже из Рябушинских, но живёт с рождения в России, он-то, мой давнишний уже знакомый, и представляет А. Кондратьева. Вот удача, и я включаю диктофон.

     За последние три года он четвертый раз прилетает в Россию из Нью-Йорка, где живет и работает, занимается антиквариатом. Но на Рогожском кладбище  впервые, очень волнуется: здесь были похоронены его предки.

     – Да-да, первый раз приехал на Рогожское. Ведь здесь были похоронены первые Рябушинские, которые основали эту семью. Меня сейчас очень интересует история моей семьи, старюсь побольше разузнать. Хочу, чтобы о ее заслугах не забывали.

     – Вы считаете, что это нужно для России?

     – Да, это часть ее истории. Рябушинские не были обыкновенными людьми. Они начинали очень просто. Простые крестьяне. Начинали с ничего. Только работали. Они знали, как надо работать и как не тратить деньги впустую. Накопили капитал, стали богатейшими людьми. Очень много отдавали на больницы и школы.

     – У Вас в Нью-Йорке сохранились какие-нибудь семейные реликвии?

     – Да, у меня есть много документов, фотографий. Я хотел бы, чтобы все это было в России, в Москве, в городе, где жила наша семья. Я хотел бы устроить что-то вроде музея семьи Рябушинских.

     – Семья Вашего деда вынуждена была после революции бежать из России. Родственники, кто остался, были расстреляны в 37-м. А Вы думаете о создании музея. Почему?

     – Русский народ добрый.

     – Разве добрый народ может так безоглядно все уничтожать?

     – Видите ли, мы, русские, тяготеем к крайностям, все отсюда. Когда несколько лет назад начались перемены в России, мой отец захотел вернуться на родину, но ему было уже почти 90, ехать не мог, поздно.

     – А в каком году умер Ваш дед, Дмитрий Павлович, смог ли он как учёный реализовать себя в эмиграции?

     – Ну, он очень много работал, работал в аэродинамике, во время войны работал во Франции. Было очень тяжело жить, но я знаю, что здесь, в России, было гораздо тяжелее. Я не знаю, имел ли он отношение к французскому сопротивлению, но что у него с немцами не было никаких контактов, это точно. Умер он в 1962 году, ему было ровно 80 лет. Он всегда считал себя русским, во Франции создал общество русских культурных связей, хотел, чтобы русские всё время думали о России и сохраняли то, что им удалось создать в разных областях.

     – Когда Вы первый раз приехали в Россию, Ваши первые впечатления?

     – Первый раз я приехал в мае 1993, в Москве я 4-й раз. Помню, как решил разыскать Кучино: там была наша дача и аэродинамический институт. Знал, что это около Москвы, но где: на севере, на юге – не знал. Оказалось, на востоке. Но и там мне никто не мог сказать тогда, где же это место. И тогда я достал Спутник на английском языке, издание 1937 г., для иностранцев, которые приезжали в Советский Союз. И там был маленький план, где они показывали бывшие имения аристократов и богатых людей… В Кучино осталась от времени Дмитрия Павловича маленькая такая башня, дом был разрушен, остались бывшие конюшни, превращённые в жилища, там люди живут. Кажется, 60-е гг. там построили Метеорологический институт на основе лаборатории. Я познакомился с сотрудниками, они меня очень хорошо приняли. О существовании деда они знали, но основателем аэродинамики в России считали Жуковского, в годы коммунизма об учёном-Рябушинском не было сказано ни слова, а в 1950 г. был сделан фильм о Кучино и дедушку моего показали как злодея. Дмитрий Павлович, когда увидел фильм, очень переживал. Он до этого собирался все свои работы отдать в Россию, он был очень расстроен. Это была глупая, злая и неточная история.

     – Вы чувствуете связь со старообрядчеством?

     – Живя в Нью-Йорке, это очень сложно, я очень мало об этом знаю, но я верующий человек, я православный, почти каждое воскресенье посещаю церковь. Здесь, на Рогожском, я хотел разыскать могилы предков, но никакого камня, никакого креста нету, никто не знает, где они были похоронены…

     – Здесь говорят, что слишком красив был мрамор, и его использовали при облицовке станций метро. Казалось бы, жить в чистом, сверкающем Нью-Йорке или Париже спокойнее, чем в нашей непредсказуемой России. И потом, Вы же видите, мы, москвичи, улыбаемся не часто, Вы обратили внимание, сколько на улицах грустных лиц?

     – По-моему, русские везде немножко грустные. Они могут жить в Америке, во Франции и везде их одолевает грусть. Вы не поверите, но я здесь чувствую себя, как дома. Мне тут хорошо. Хотя все противоречия вижу, но понимаю, что можно сделать гораздо лучше, все-таки Россия – это Россия. Как это объяснишь словами? Мы с Вами сидим сейчас на Рогожском кладбище – оно не похоже ни на одно из тех, что я видел. На Новодевичьем, например, чисто, порядок. А Рогожское – дикое кладбище. Но здесь можно сесть и плакать, и думать, и быть радостным. Здесь это легко, хотя мне трудно объяснить почему.

     Мы долго ходим по кладбищу, Анатолий Анатольевич Кондратьев и потомки Рябушинских, живущие в России, – Ольга Александровна Князькова и Николай Львович Толоконников. Рябушинские связаны кровными узами с одним из самых почитаемых священников Рогожского кладбища отцом Иоанном Матвеевичем Ястребовым «крепкого адаманта и твердого хранителя святоотеческих законов и древлецерковного благочестия». Прослужил о. Иоанн без трех месяцев 50 лет верой и правдой на Рогожском, в роковом 1812-м уберег кладбище от разорения французами, причем, самым остроумным способом. За несколько дней до вступления Наполеона в Москву в подвалах рогожской часовни неожиданно возникает ряд свежих «могил» и страшный слух о появлении на Рогожком чумных больных быстро распространяется по всей Москве... Этого было достаточно, чтобы ни одного французского солдата не оказалось даже в рогожских окрестностях. Свою внучку, Анну Семеновну Фомину, И.М. Ястребов выдал за Павла Михайловича Рябушинского – предпринимателя, банкира и мецената.  При фабрике Павла Михайловича были ясли, богадельня, больница, родильный приют, школа, организован был даже клуб служащих, в котором шли спектакли и проводились танцевальные вечера. В начале 90-х в Голутвинском переулке, что рядом с одной из главных улиц Замоскворечья, Якиманкой, в собственном своем доме открыл народную столовую, а через несколько лет весь дом был пожертвован Человеколюбивому Обществу, и в нем было оборудовано убежище им. П.Я. Рябушинского для вдов и сирот московского купечества и мещанского сословия. На содержание приюта, согласно завещанию, выделялись значительные суммы.

     Думали о ближних и все восемь сыновей Павла Михайловича. А Дмитрий Павлович построил  первую в мире аэродинамическую лабораторию в Кучино на собственные средства. В эмиграции Дмитрий Павлович создал Общество охраны русских культурных ценностей, был президентом Русского философского общества, занимался изучением вклада русских эмигрантов в мировую культуру, был членом Ассоциации по сохранению русского культурного наследия.

     А в тот августовский день на Рогожской потомков Рябушинских принял митрополит Московский и Всея Руси Алимпий. Впрочем, слово «принял» в тех обстоятельствах весьма условно: на улицу, рядом с маленьким зданием Митрополии, вынесли несколько стульев, и всё быстро решилось. Митрополит Алимпий обещал свою помощь в ходатайстве перед властями о выделении на Рогожском кладбище места, где можно было бы поставить памятный знак о бывших здесь некогда захоронениях.

     Прошли годы и стараниями митрополита Алимпия, А. Кондратьева, Н. Толоконникова и других, установлен памятный знак на кладбище, и потомкам Рябушинских есть теперь куда придти. И есть Россия, куда можно приехать. Можно ли будет всегда? И опять «загадочная русская душа», без размышлений о расколе в 17 веке и в 17 году, не покаявшись, не взяв на себя ответственность за сталинские репрессии, за застойные бессмысленные годы, опять резво рвётся на Манежную, Болотную и Поклонную. «История русского народа, – писал философ Николай Бердяев, – одна из самых мучительных историй: борьба с татарскими нашествиями и татарским игом, всегдашняя гипертрофия государства, тоталитарный режим Московского царства, Смутная эпоха, раскол, насильственный характер петровской реформы, крепостное право, которое было самой страшной язвой русской жизни, гонения на интеллигенцию, казнь декабристов, жуткий режим прусского юнкера Николая I, безграмотность народной массы, которую держали во тьме из страха, неизбежность революции для разрешения конфликтов и противоречий и ее насильственный и кровавый характер, и, наконец, самая страшная в мировой истории война».

     Наверно, самое трудное, это преодолеть раскол, раздвоенность в своей душе и построить свой Дом, чтобы было куда придти и не захотелось уходить…