ПОМНИ ВОЙНУ

​

     Прокручу, как ленту на магнитофоне, детство и отрочество. На юности – стоп.

     В 1941-ом, через несколько дней после школьного выпускного бала, началась война. Мальчиков мобилизовали, а девочки – кто куда: на трудовой фронт, на военные заводы, в эвакуацию. Мы с Любой пошли в медсестры. Занятия проходили в одноэтажном домике на Малой Бронной. Практика – на Садовой в детской Филатовской больнице. Во время налетов младенцев из палат перетаскивали в подвал, в бомбоубежище. Наваливали их на руки, как дрова, и бежали по синим от маскировочного освещения коридорам, а потом по крутым ступеням в «преисподнюю». Окна дребезжали от стрельбы, сердце колотилось от напряжения и страха – не за себя, а за то, что споткнешься и уронишь эти спеленутые теплые "бревнышки". И что удивительно, пока мы их тащили – они не кричали, не плакали, затаивались. Неужели чувствовали опасность, как зверюшки? Однажды, на другой день после бомбежки должно было быть занятие на Малой Бронной. Прибегаем туда, а вместо нашего домика развалины и дым. Ночью в него попала бомба. Занятия прекратились.

     Мы обивали пороги военкоматов и райкомов, просились на фронт. Сначала отказывали, а в начале 1942 года пришло, наконец, время и для девушек-добровольцев: 20 тысяч москвичек призвали в армию, что позволило перебросить мужчин-бойцов на передовую.

     Расформировали нас – кого в штаб полка (тех, кто "покрасивше"), во взводы управления, в аэростатчики, в прожектористы, в слухачи и в связисты – но все это было не для нас с Любой – хотели на батарею – стрелять! И вот мы, два десятка девушек, недружным разноперым (еще были в своем, гражданском) строем бредем по тропинке к ограде из колючей проволоки. "Кто идет?" – окликнул часовой. "Это я, Гришаев, новобранцев веду».

      Обходим строение из свежевыструганных досок, над дверцами надпись: "Добро пожаловать, дорогие девушки!" "Подарок вам", – говорит сержант, – туалет женский. Ну, вот и пришли: огневая позиция 23-ей батареи 251-го ЗАДа (зенитно-артиллерийского дивизиона). Солдаты возле орудий с любопытством рассматривают нас, иронично улыбаются. И тут же разочарование: стрелять девушки не будут – тяжелые затворы крупнокалиберных зениток и снаряды нам не под силу. Стрелять будут мужчины, а девушек на ПУАЗО (прибор управления артиллерийским зенитным огнем), в связистки и дальномерщицы. И еще разочарование – нас с Любой разлучат. Из двадцати девушек, прибывших на батарею, только у двух оказалась высокая стереоскопичность зрения – у Тони Давыдовой и у меня, а потому нас – в дальномерщицы, Любу и еще семь девушек – в прибористки…

​

     * * *

​

     ...Я вхожу в 5-ый класс "А". Ребята встают и замирают, как маленькие солдатики. Они знают, зачем я к ним пришла – про войну рассказывать. Достаю из сумки широкую красную ленту, звенящую и сверкающую от наград, которые заслужила, все-все от ордена и медалей до памятных значков. Расправляю ленту, разглаживаю и пристегиваю, перекинув наискосок через плечо. Говорю: "Вот эта медаль у меня - самая дорогая награда, потому что она не за войну.

      Я прохожу по рядам, и все могут воочию убедиться, что на самой маленькой медали с разноцветным цветком посередине, символизирующим пять континентов Земли, написано: "За мир и дружбу". Эту медаль я получила за работу на Всемирном фестивале молодежи и студентов 1957-го года в Москве...

     А недавно к ней прибавилась и еще одна мирная награда. Это уже за мои книги, статьи и рассказы в газетах и журналах, радиорепортажи, работу на телевидении. За заслуги литератора перед Родиной в мирное время...

     Когда я рассказывала в 5-ом "А" про свой дальномер – все ребята рты пооткрывали. Про него можно без конца рассказывать. Мне просто жаль нынешних зенитчиков с их локаторами и ракетами. Это все равно, что нажимать любую клавишу механического пианино и слышать одну и ту же мелодию. Другое дело – дальномер. Это – скрипка. От таланта, состояния, даже от настроения "зенитчика-стереоскописта" зависит точность определения высоты и дальности цели, то есть попадание во вражеский "юнкерс" или "мессершмитт"– Земля трясется, перепонки в ушах трещат от грохота! Гарь! Дым! Всполохи! По каске звякают осколки – то ли от наших снарядов, то ли от вражеских. А мы следим за целью в окуляры: выше, ниже, правее, левее.. И вдруг – черный хвост по небу. Попали! Загорелся! Не донес до Москвы своего груза!..

     После боя смотришь в небо сквозь этот огромный бинокль с 24-х кратным увеличением и видишь на Луне – горы и кратеры, кольцо – вокруг Сатурна и маленькие спутнички Юпитера. И все это стерео, в объеме. Зрительная труба Галилео Галилея моему дальномеру и в подметки не годилась!

     Потом показываю ребятам фотографии – на одной из них мы с Любой перед самой войной сидим в школе за партой, а на другой – мы в шинелях и пилотках на фоне зенитного орудия.

​

(Впервые было опубликовано в газете МОЛ, 5-6(14), 2001)